Author Archive: Александр Рухлов

Запас воздуха

Если рыбу выбросить на берег…

На чужой земле иногда становится нечем дышать. Слава Богу, запас воздуха у меня с собой. Спасибо всем вам, кто помог запасти: лицеисты, коллеги, друзья. Можно дышать, хватает воздуха, когда вы далеко.

Дышу. Дышу поэзией. «Шпаной». Живу.

И «Шпана» живёт.

Подробнее

Инь и Янь (из цикла «Рассказы ко дню рождения Даниила Ивановича»)

Пришёл инспектор — мягкий, как инспектриса.

«Шпана» — это…

…когда долго подбираешь, ищешь ощупью название для заметки, потому что к прожитому объёму жизни очень трудно подобрать лаконичное определение. А потом садишься писать — и натыкаешься вот на такое сочетание слов, которое кажется всеобъемлющим, предполагая полёт, ибо не завершено, распахнуто, как глаза зрителей в зале. «Шпана» — это… «Шпана» — это… «Шпана» — это… Как вагоны поезда, летящего сквозь тьму. Как биение сердечное.

…когда название говорит само за себя, будто из детства, из 90-х доносится шелест вкладышей с нарисованными мальчиками и девочками: «Любовь — это…» «Шпана» — поэма о Любви, а эти мальчики и девочки — мы сами: юные, влюблёнными глазами смотрящие с пожелтевшей от времени бумаги.

…память. Это когда вспоминаешь детство, а на глазах — слёзы. Это когда фотографии, искусственно состарившиеся при помощи банки кофе и неиссякаемого запаса дизайнерской мысли, кажутся родными, семейными. До такой даже степени, что хочется забрать их с собой и действительно вложить в альбом. И одну в самом деле забираешь, чтобы вставить в рамку и повесить в кабинете — далеко от дома, чтобы чувствовать близость того, что было и, может быть, иногда ощущать веками тепло слёз.

…ощущение времени. Наверное, именно здесь, в этой постановке окончательно пришло взросление. Я жил на сцене, наблюдая чужое детство: слышал из-за кулис голоса ребят, живущих улицей, пьющих жадными глотками двор, друг друга, саму жизнь. Так слушает уличные голоса мальчик, который заболел или провинился, и мама не пускает его погулять с остальными. Или просто как взрослый, который вырос и ему уже как-то не по чину до сумерек загуливаться в соседнем дворе. После премьеры я возвращался домой и встретил шумную девичью толпу, спешащую откуда-то с новогоднего торжества куда-то на новогодний корпоратив. Они щебетали, смеялись, радовались чему-то (вероятно, просто так, ничему, без повода). И я вдруг понял, что это мимо меня идёт тот возраст, из которого я уже вышел. Понял, что я когда-то тоже чувствовал мир вот так, как они — беззаботно, в полумраке и слегка пьяно. Чувствовал. А теперь новогоднее настроение для меня в чём-то другом.

…новогоднее настроение, которое начало накапливаться с сентября. Оно парило над письменным столом, постепенно сужая круги над черновиками и рукописями, порою подхватывало на крыла, помогая перешагнуть через петербургские близорукие дни и шагнуть, наконец, в новый год.

…когда дело не в этом. Не в словах типа «босота», «заточка», «финка», «мент». Не в романтизации мелкой уголовщины. Дело в том как раз, что во все времена были дети и подростки с таким детством: беспризорники 20-х, дети войны, ребята с рабочих окраин 50-70х годов, их дети из 80-90х. Все мы знаем и понимаем, что по большей части это искалеченные судьбы, беспросветные (сродни петербургскому ноябрю) сумерки, нищета, мрак. Но «Шпана» — не об этом. «Шпана» — это поиск света во тьме, попытка указать на то, что могло и смогло спасти, уберечь, помочь. И, в конечном итоге, любому человеку сможет помочь при случае. Что это?

…Любовь. «Шпана» — поэма о любви: разной и многоликой. О Дружбе как разновидности Любви. О Трусости и Предательстве как антонимах Любви. О Любви к Женщине, Родителям, Родной Улице.

…большое спасибо всем вам, дорогие друзья, участники, авторы, зрители постановки.

О благодарностях зрителей, конечно, особые слова. Многие подходили, с трудом подбирая слова. Потом всё-таки слова находились: волнительные, волнующие, тёплые. Мы улыбались друг другу, обнимались и жали руки. Спасибо, зрители!

И вам спасибо, коллеги-участники! Спасибо авторы — за право редактировать ваши тексты и разбавлять их своими! Спасибо, актёры — за внимательное отношение к тексту, за то, что вам нельзя было не верить, за потрясающее погружение в образы! Прошу прощения за пример, но не могу не привести его: стоя за кулисами, я совершенно случайно стал свидетелем таинства: восьмиклассница Люба входила в образ. Может быть, она сама не понимала, что делает, но она на моих глазах делала шаг. Шаг в другой мир, шаг в образ. Что-то такое происходило с её лицом, мимикой, что-то рождалось в глазах — и я понимал, что Люба — больше не Люба: она Маша, девочка, которая никак не может полюбить, которая инстинктивно понимает, что она должна вырваться из лап улицы, рвётся к свету из тьмы, как маленький мотылёк. На это уходили какие-то мгновения, но в этом была какая-то новогодняя сказочность. «Алиса в стране чудес». Нет, в Зазеркалье, сцена так называлась — «Зазеркалье». И главной героине, видимо, вЕдомы тайные тропы кэролловской героини. Я не знаю, как это показать или описать словами. Может быть, и сама Люба не знает: если она владеет этим волшебством осознанно, боюсь, она в будущем переломает десятки мужских судеб.

Спасибо, Алексей Александрович — за пройденный рядом путь!

…»Шпана» — это история с продолжением. Вечером 28 декабря, когда прошёл показ для родителей и, казалось бы, «проект можно считать завершённым», я отправился на встречу литературной студии В.Ф. Потанина, где написанные мною тексты к поэме выдержали критику, получили пожелания, замечания, но в первую очередь — одобрение коллег по творческому цеху. Есть надежда, что «Шпана» (или хотя бы её часть) увидят свет в следующем номере альманаха «Тобол». И, кто знает, какие ещё страницы примут «Шпану» в дальнейшем.

«Шпана» — это праздник.

С наступающим, братва!

Костёр на берегу (Запоздалое письмо на Кубу)

«Ушёл из жизни Фидель Кастро».
https://rg.ru/2016/11/26/ushel-iz-zhizni-lider-kubinskoj-revoliucii-fidel-kastro.html
…сообщает «Российская газета». Бросить её в огонь. Дать огню глоток жизни.

На берегу моря горит костёр. Горит вопреки ветрам, красными крыльями ловит ветер, жадно, полногрудо вдыхает ночь. В нём почти бесшумно сгорают старые газеты, не успев наделать шуму в жаждущих толпах. Красная песня костра на побережье, пламенный танец, ритмы горячего сердца.
«Здравствуй, Фидель!..» Так начинаются письма, которые уже никогда не отправишь, но и в огонь их не бросишь, потому что правдивы они до строки, до слова, до точки. Потому что сегодня, когда где-то в Гаване жарко дышит Карибское море, а Петербург укрывает скорбный снег, сегодня хочется говорить об этом, хочется почти петь, хочется просто петь во всю грудь: «Здравствуй, Фидель!…» Тихие письма, и тихие песни, и песни, неутомимые и горячие, как пламя, хранят твою память.

«Фидель Кастро — икона русской тоски и справедливости»
http://www.spb.kp.ru/daily/26568.7/3583525/

…»Комсомольская правда» пишет. Шуршит газета в огне, превращаясь в пепел. Потому что здесь и не надо много говорить.
Карибская влага гасит пламя у моря. Но угли всё тлеют, всё тлеют сквозь ночь и солёную мглу, ждут ветра, словно пересохшие губы просят воды.

Пишут газеты: ещё, и ещё, и ещё…
https://ria.ru/world/20161126/1482226310.html
http://www.kommersant.ru/doc/3155146
http://www.interfax.ru/world/538693
…мол, эпоха ушла, мол, скончался, мол, умер Фидель.

Я бросаю газеты в огонь, глядя в угли, как будто в рассвет. И солёными губами повторяю сегодня: «Здравствуй, Фидель!..» Да будет не угасим пламенный танец твоего сердца.
Музыку! Музыку! Музыку!
Пусть пляшет на берегу моря обезумевший огонь, пусть обжигает он руки прибою, вторя твоим словам:

«Революция не постель из роз. Революция — это битва между будущим и прошлым».

Музыку! Музыку! Пусть, вопреки змей шипению, барабан пробуждает рассвет!

«И 90-летний Фидель – живая икона русской тоски о справедливости, так и останется вечным князем «Острова Свободы». Той легендарной Кубы, которой давно нет. Которая является только тем, кому она очень нужна, кто в нее отчаянно верит» (http://www.spb.kp.ru/daily/26568.7/3583525/).

Да! Для тех, кто отчаянно верит! Ты и сам говоришь:

«Я начинал революцию, имея за собой 82 человека. Если бы мне пришлось повторить это, мне бы хватило пятнадцати или даже десяти. Десять человек и абсолютная вера. Неважно, сколько вас. Важно верить и важно иметь четкий план. Победа — это упорство» (Фидель Кастро).

Упорство огня — на берегу моря, под проливным дождём.
Упорство великой веры.
Упорство Памяти.

Здравствуй, Фидель!..

Шаги по снегу

Есть города, в которых ты живёшь. Есть города, живущие в тебе.

Добрался до аэропорта. Ночной автобус похож на корабль — плавно, равномерно покачивающийся, убаюкивающий; не корабль — колыбель. Будто все печали мои желает скрыть под покровом ночи, словно под глубинами океана. Здесь океан зимы разбивается о берега мира, снег кристально дробится под ногами.

Будто не узнаю себя. Не только в кепке на голове дело — это было бы здорово и просто: чуть изменил внешность, прошёл неузнанным. А Город узнал меня с первого взгляда и взгляд его теперь живёт во мне. Как он смотрит? Укоризненно? В слезах? Всепрощающе и прощально? Но он смотрит, не опуская глаз. И я смотрю на него, в него, в себя.
Кажется, в жизни бывают такие моменты, когда хочется отделить от себя какую-то часть, способную к самостоятельной жизни, и сказать: «Живи, дыши, будь. Проживи за меня то, что я почему-то не могу или не умею». Хочется сделать жизнь похожей на параллельные прямые. Так, может, и происходит: тысячи возможных реальностей, — но мы в большинстве своём умеем чувствовать здесь и сейчас только одну, всё остальное — лишь тень присутствия, невнятное эхо. Как бы хотелось раздвоиться. Но это всегда больно. Трудно сердцу.
В день отъезда кажется временами, что воздуха не хватает. Это Город наполняет мои лёгкие впрок — не надышаться. Это Город обнимает — до хрипоты прижимает к груди. Это глаза, сквозь которые с самого утра видно как-то мутно, будто руками хватаются за каждую деталь, останавливая мгновения и складывая их в карман. Мгновения-цветные камешки, собранные вдоль побережья древнего моря, где теперь живёт Город.
Мой Город. Я просил его быть со мной. Он расслышал, услышал. Чуткий мой Город — вечно сонный, но никогда не спящий ночами. Он не спит обо мне. Потому что здесь всего отчётливей слышу в груди слова «мама» и «папа», а мамин голос звучит, как сладкий родник.
Помню, в детстве я всегда очень остро чувствовал запахи чужих квартир. То есть у всякой квартиры есть свой особый запах: с доминантой и обертонами, из которых слагается некое единство. Я чётко понимал и ощущал это, когда приходил с родителями в гости, но никогда не мог уловить: чем же пахнет дом? Искал запах дома. В ночь с субботы на воскресенье я это понял. Пришёл домой — и почувствовал, как многого я раньше не понимал. За двадцать восемь лет я наконец-то понял, как пахнет дом. Как сладко пахнет дом. Ради этого стоило уезжать. Ради этого стоит возвращаться.
Два месяца назад я назвал заметку о Городе «По ту сторону шага». Сегодня снова о шагах. Об удаляющихся шагах по первому основательному снегу (конец октября, пора, пора!) — в край, где снег, слегка напугав залив, реки и каналы, исчез, растаял, снова стал водой, слился со стихией.
Я опять уезжаю: в Город, где живу. Но во мне живёт Город. И хруст шагов по снегу — Города моего пульс. Слушаю его, прикладывая пальцы к запястью.
Держу тебя за руку, Город.
Держу за руку — Тебя.

Загрузка...
X