С такого заголовка мог начать, например, Михаил Михайлович Пришвин. А чуть позже, через два-три десятка лет после классика, какой-нибудь ученик какого-нибудь третьего класса обычной школы Москвы, Санкт-Петербурга, Кургана или Хабаровска написал бы под аккуратно выведенным «Первое сентября» сакраментальный, обязательный ненавистный и многообещающий заголовок. И я напишу.
Осень пришла.

Это время созерцания и тишины. Время слушать шелест рукописей, перечитывать написанное, пересчитывать цыплят. Время, когда вокруг пахнет медленным и красивым умиранием и звучит во весь голос тишина.

Пришёл сентябрь. Он самурай, он пришёл, чтобы уйти, руководствуясь долгом.

Вспоминаются собственные стихи. Почему-то в первую очередь — собственные. Может быть потому, что не хочется, будто ветру, затихшему к вечеру, тревожить ничью тишину.

Хочется писать новые. «Это время писать стихи и уходить в депрессию, уходить в себя, рыть берлогу, тихонько прятаться за угол…» Это я цитирую себя десятилетней почти (почти?) давности. Прости меня за это — это не самолюбование, а просто вспомнилось. Просто высказалось, нарушив тишину.
…слева залив — серебристо-белый сквозь летящие сосны. Мне всегда казалось, что деревья хотели бы лететь. Летят сосны за окном…

Я читал много плохих подражаний японской поэзии. Быть может, Ты прочтёшь мои. И ты прочтёшь — кто бы ни был. Не потому что хочется подражать классикам — Басё или Пришвину — а потому, что подражать хочется самой осени в её созерцательной лаконичности и приветствовать Осень и Тебя — тишиной.

Тишину не смогу нарушить —
Я не храбрее вас,
Палые листья.

Ты тишины попросила —
Мне рассказали о ней
Над ночными дорогами звёзды.

Где тишину отыскать?
Там, где возносится к небу
Факел голубой.

Спросит меня прохожий:
«Что на асфальте ты пишешь?»
Палец прижму к губам.

Когда наступает осень,
Что тише быть может,
Чем слово ЛЮБЛЮ на асфальте!..