ПОСВЯЩАЕТСЯ АНДРЕЮ ВАСИЛЬЕВУ

Собирались на фотосушку. Андрей Васильев — фотограф без фотоаппарата, поэтому для того, чтобы застолбить себе место на бельёвой верёвке в горсаду, пришлось поднимать семейные архивы.
Подошли творчески. Выбрали семь — самых лучших. Ополовиненные с разных сторон, будто блюда с салатами, хохотали на застольных фотографиях чьи-то безымянные родственники: сухопарые мужчины с крепкими недожевавшими челюстями, волоокие женщины. С карманного календаря мэр города Чебоксары приветствовал своего избирателя. С одной фотографии слегка удручённо глядел из-под заячьих ушек сам Андрей Васильев, лет шести от роду. Уже тогда очевидно не мила была ему система образования, явившееся в жизнь ребёнка под видом детского праздника.
Пришли в горсад, оформили на свободном отрезке верёвки персональную выставку. Художники-передвижники. Авангардисты в Манеже. Автоматическая поэзия. «Я так вижу».
Подходили люди. Мы улыбались, давали пояснения. Вот зайчик, а вот мэр. А вот этих имён история не сохранила,здесь надо фантазировать.
На верёвке стали появляться несимметричные пустые места. Фотографии шли неплохо, люди брали. Для архива, для дома, в подарок близким. Многое из тогдашней подборки осело в личных архивах любителей фотографии.
А у меня на той «сушке» своей подборки не было. Но я не претендовал. Я ведь не фотограф.
С тех пор прошло, наверное, года три.
Сегодня утром (а проснулся я так рано, что многие ещё и не ложились), я обнаружил, что в памяти планшета накопилось около четырёх тысяч фотографий и ему (планшету) стало тяжело с ними жить. Я решил разобрать архив.
Крутанул экран движением пальца далеко вниз. Попал на фотоподборку со своего многоэтапного путешествия лета 2015 года. Курган — Москва — Дубай — Белград — Черногория — Белград — Дубай — Москва — Курган. Обрадовался. Стал смотреть, вспоминать, удалять лишнее и неудачное.
Но что-то из лишнего и неудачного всё-таки пришлось оставить. Для истории, как факт. Потому что сквозь доходивший порой до истерического смех пробивался важный вопрос: то ли я был настолько глуп, что позволял себе делать такие фотографии, то ли, может быть, был постоянно пьяный? Да вроде бы и не был ведь?.. Списал, в конце концов, на творческий поиск.
Осталось ещё 3178 фотографий. Несколько километров. Предстоит большая работа.
Теперь вот собираюсь на фотосушку. Подскажите, пожалуйста, когда будет мероприятие?

Говорят, большое видится на расстоянии.
Ещё говорят: «Глядишь в книгу…» Не продолжаю.
25 апреля 2017 года. Восьмой час вечера.
Сколько же лет должно было пройти, чтобы я наконец-то услышал, расслышал «Грозу»!..
Услышал. Это лучший в данном случае глагол. Действообразующий. «Гроза» Островского в постановке режиссёра Андрея Могучего — это точнейшим образом услышанная музыка драматического текста. Насквозь русская, несмотря на крепчайшую свою связь с мировой культурой, начиная с античных пьес, «Гроза» в БДТ — это прямое попадание в задуманную автором партитуру. Балаганный театр и скомороший речитатив, истовая музыка молитвы и надгробный плач по собственной судьбе-доле, русская песня просторная: хоровая и сольная, — всё здесь. Будто оборвался в Волгу целый пласт желтобокой породы, обнажив на срезе обрыва вековые сплетенья корней. А они — словно нервы. Оттого так точны.
Я не буду о деталях спектакля. Каждый актёр был абсолютно на своём месте, словно врос в чёрный фон лаковой миниатюры, — ни деться, ни дать, ни взять, ни отнять. Всё на месте и всё по местам. Всё по местам расставили. Открыли палехскую шкатулку и всё до самого дна разглядели.
Хотя и без деталей никак — ведь Палех!
Вот Катерина. Она в красном. Все в чёрном, а она в красном. Луч света в тёмном царстве? Да. Она со своей женской трагедией — луч света? С истериками и причитаниями? Да! Живой и непокорный характер. Жертва. Грешница. Заблудшая душа. Живая душа.
И все живые, все и каждый. Не герои-идеи: мать-деспот, маменькин сынок и муж-тряпка, городской сумасшедший. Нет — все оживают в балаганном шатре, красками играет каждый образ, несмотря на доминанту чёрного цвета. Сумасшедшая барыня — карликовый эпизод оригинальной драмы — здесь это женская трагедия, целая эпопея, зарифмованная с главной героиней спектакля. Ируте Венгалите зовут актрису. Она прекрасна в этой роли. Могучая роль в спектакле Могучего.
Первые пять минут я буквально сидел с открытым ртом. Буквально, без метафор: открыл рот, распахнул глаза и улыбался. В конце я кричал «Браво!» Я очень редко себе это позволяю — мне всё кажется, что я могу напугать кого-то из соседей. Сегодня я не боялся ничего. Браво! Браво! БРАВО!!!
Смотреть ещё и ещё раз, приглашать любимых, друзей, знакомых, учеников!
Простите меня, лицеисты! Кажется, я преподавал вам какого-то не такого Островского. Буду счастлив, если вы увидите этот спектакль и испытаете нечто похожее на то, что чувствую сейчас я. Напишите мне об этомт- значит,я всё-таки показал вам Островского и научил читать. Если увидите и не почувствуете ничего, кроме недоумения по поводу моих восторгов — поздравим друг друга: я вас ничему не научил.
Быть может, мои восторги так всеобъемлющи именно от того, что совсем свежи — трёх часов не прошло от финала спектакля. Занавес, кстати, отдельная история, смотри на фото. Этот называется «Житие Катерины», по сюжету, собственно. А есть ещё три или четыре.
Так вот: может, я несколько восторжен, может, чуть излишне. Может, Островский не должен быть таким.
Но в том и прелесть классики — в бездонных глубинах её и неогрниченном пространстве для интерпретаций.
Словно Волга и пейзаж по-над ней.