Загрузка...
X

Когда земляника цветёт

Папину бабушку — мою по родному деду прабабку — звали Ефросинья Козьмовна.
На вопрос, когда у неё день рождения, бабушка Ефросинья всегда отвечала: «Когда земляника цветёт».
Вот и поди угадай, особенно по нынешнему году, когда все сроки рождения в природе сместились на две-три недели. Скоро август, а мы с родителями идём в лес по ягоду. Земляники полно. Спелая.
Пока собирал, всех их вспомнил: бабушек и дедушек.
Баба Валя — всегда строгая в деле. Взялись брать ягоду — вот тебе ведёрко, оно твоей норме мерило, изволь набрать. А стонать и пить просить — не изволь, нечего тогда было и в лес проситься! Но умела баба Валя и похвалить за трудолюбие и стойкость в маленьком лесном промысле. Помню, в каком-то разговоре как бы мимоходом сравнила меня с отцом: «Он ягоду берёт быстро и чисто, Володька маленький также брал». Думаю, знала мудрая бабушка, что я тут, рядом и слышу её слова. На всю жизнь их запомнил, надо же! И сегодня вспоминал, собирая ягоды, и старался, конечно же, держать марку скорости и чистоты сбора. Не моя ведь планка — наследственная. От отца досталась.
Вспоминал деда Гену — доброго, с лучистыми глазами и певучим окающим говором. Какая это прелесть — окающий мой, любимый с детства белозерский говор! Как жаль, что с приходом в каждый дом телевизора, эта живая речь — круглая и сладкая, как спелая ягода — уходит, теряет свои ароматы, стирается под диктовку с экрана совсем других — гладких, выхолощенных фонетических канонов!.. Но о том — отдельный разговор.
Хотя о чём только не переговоришь с самим собой, пока землянику берёшь, чего только не вспомнишь!
Совсем я был маленьким — третий год шёл. Поехали в лес за грибами. Ходил я тогда по лесу, конечно, с мамой за руку, но было у меня своё маленькое ведёрко и посильный вклад в семейный подряд я вносил. А ещё была с собой игрушка — маленькая пластмассовая лошадка. И вот — потерялась лошадка в лесу. Поискали, покружили — не нашли. Лошадку одну в лесу оставлять было, конечно, жаль — видимо, я уже тогда смутно понимал возможные опасности такой нерасторопности по отношению к домашним животным.
Но выручил дед. Вышел из леса к машине и принёс моего маленького красного конька. Нашёл. Приманил, видно, добрым ласковым словом, прикормил с тёплой руки в лесу. Сели мы с красным коньком в красную дедову «шестёрку» и поехали домой. Пахло лесом, нагретой на солнце пластмассой салона, эмульсией «ДЭТА», грибами и хлебом, дедовыми сигаретами, а вода из банки зелёного стекла слегка отдавала огуречным рассолом.
Где-то я слышал, что особенно живучи в человеческой памяти именно запахи.
Дачные запахи, несмотря на то, что старенького домика из детства уже нет, кажутся вечными. Старой мебелью пахнет здесь, свежей зеленью, потрёпанным постельным бельём и прабабушкиной пуховой периной. Старым холодильником и спелыми ягодами. Здесь — в голубом домике с белыми ставнями и белыми жестяными кружевами под рыжей крышей каждый год с апреля по октябрь жила баба Вера. А когда начиналась земляничная пора, она шла в лес и собирала для меня ягоды: то стакан, то поллитровую, а то даже и семьсотграммовую баночку ягод. Собирала добрыми, тёплыми руками. Жаль, никогда уже не возьму я её за руки — заскорузлые, узловатые, но быстрые, ловкие, всегда готовые обнять тебя, словно ты по-прежнему совсем малыш. Всегда так у бабушек.
Бабушек уже нет. Ушли деды — как водится, раньше жён. А земляника всё цветёт, и зреет, и поспевает в лесу. И по-прежнему вспоминает отец — уже из своего детства — баби-Валин строгий к делу подход, когда на семью надо было набрать десятилитровое ведро земляники, да ещё кружечку — себе на дорожку, потому как есть из большого ведра бабушка по дороге домой не давала. Наверное, и бабушкам-дедам тоже было что порассказать, да не успели мы толком порасспросить.
Остались нам только память, хранящая запахи, слова и дела. Да шум леса. Да вкус земляники.