С такого заголовка мог начать, например, Михаил Михайлович Пришвин. А чуть позже, через два-три десятка лет после классика, какой-нибудь ученик какого-нибудь третьего класса обычной школы Москвы, Санкт-Петербурга, Кургана или Хабаровска написал бы под аккуратно выведенным «Первое сентября» сакраментальный, обязательный ненавистный и многообещающий заголовок. И я напишу.
Осень пришла.

Это время созерцания и тишины. Время слушать шелест рукописей, перечитывать написанное, пересчитывать цыплят. Время, когда вокруг пахнет медленным и красивым умиранием и звучит во весь голос тишина.

Пришёл сентябрь. Он самурай, он пришёл, чтобы уйти, руководствуясь долгом.

Вспоминаются собственные стихи. Почему-то в первую очередь — собственные. Может быть потому, что не хочется, будто ветру, затихшему к вечеру, тревожить ничью тишину.

Хочется писать новые. «Это время писать стихи и уходить в депрессию, уходить в себя, рыть берлогу, тихонько прятаться за угол…» Это я цитирую себя десятилетней почти (почти?) давности. Прости меня за это — это не самолюбование, а просто вспомнилось. Просто высказалось, нарушив тишину.
…слева залив — серебристо-белый сквозь летящие сосны. Мне всегда казалось, что деревья хотели бы лететь. Летят сосны за окном…

Я читал много плохих подражаний японской поэзии. Быть может, Ты прочтёшь мои. И ты прочтёшь — кто бы ни был. Не потому что хочется подражать классикам — Басё или Пришвину — а потому, что подражать хочется самой осени в её созерцательной лаконичности и приветствовать Осень и Тебя — тишиной.

Тишину не смогу нарушить —
Я не храбрее вас,
Палые листья.

Ты тишины попросила —
Мне рассказали о ней
Над ночными дорогами звёзды.

Где тишину отыскать?
Там, где возносится к небу
Факел голубой.

Спросит меня прохожий:
«Что на асфальте ты пишешь?»
Палец прижму к губам.

Когда наступает осень,
Что тише быть может,
Чем слово ЛЮБЛЮ на асфальте!..

Уехал.
Слово гулкое, будто пустая улица. Будто ветер звучит в пустых улицах. Будто ветер поёт долгую, протяжную, нескончаемую песню в пустых улицах, заглушая одинокие шаги.
Уехал. Я не хочу, чтобы звучало это слово. В нём промозглые,медленно слепнущие осенние сумерки, где фонари то ли ещё не зажигались, то ли погасли, словно огромные спички, брошенные в тёмную воду.
Осень грядёт, вечера наливаются тёмной водой. К концу ноября — хоть выжимай, собирай в вёдра, выставляй на мороз. Зачем?..
Нет, нет, нет!.. В ноябре бывает страшно вечерами, и слово «уехал» страшно звучит… Я не уехал. Но я сделал шаг.
Куда? В затянувшийся ноябрь вместо зимы. В туман и камень. Туда, где запахи залива. Иду на ощупь, ищу солнце в опустившемся на землю сером небе. Потому ищу, что запомнил солнце вальяжным, жирным, словно золотисто-рыжий кот. Солнце три недели меня провожало, улыбаясь в тридцать два градуса, а я наливался августом, словно яблоко.
А теперь? Что? Оставил?
Оставил. Застывшее слово, слышите? Обездвиженная вода, неслучившийся звук. Будто свело на морозе открытый рот, и дыхание перехватило, и язык слипся с нёбом. Будто сохнет небо над заливом и никак не может просохнуть. Будто серые простыни стынут на ветрах скорой осени.
Оставил?
Нет. Не оставил. Потому хотя бы, что город во мне — остался. Вырезаны в груди, словно в камне скрижали Завета, улицы твои, Город, шаги мои, в улицах Твоих отзвучавшие, звучащие, отдающиеся эхом в будущем и прошлом. И эхом звучат, словно сама истина, имена, и лица видны. Родные люди. Город, родной навсегда. Люблю тебя. Не оставил тебя — сделал шаг.
Я не бросил тебя, Город. Я не бросил вас, люди любимые. Бросил — это когда взрыв, когда сначала изнемог, а потом — без сил. Когда уронил что-то во мгле, и ветер дует, свистит, уносит в тишину… Нет. Не бросил. Ведь имена звучат, звучат голоса, лица — видны. Потому и шаг сделан.
Не уехал, не оставил, не бросил. Не покинул, потому что это слово — оглохшее, оно звучит как несказанное, задохнувшееся «Прости», как неслучившееся «Люблю».
Я давно не говорил папе «Люблю». Кажется, целую вечность. А сегодня — сказал. Искренне и со слезами в горле. Хотя бы за этим стоило сделать шаг — чтобы заново научиться говорить родителям «Люблю». Наверное, так. Ничего — просто так.

…По ту сторону шага остались люди. Многие из них вопрошают: «Зачем? Почему ты завалил камнями дорогу?» Да, я завалил камнями дорогу, проходящую в ущелье, чтобы взобраться по камням к вершинам скал. Я хочу увидеть там новый путь в долину и дальние вершины над ней. А потом спуститься и рассказать, что я видел, рассказать о дорогах и волнениях груди, говорить, пить чай, читать стихи, слушать сосны и слышать, как, глядя в тёмную воду, мёрзнут звёзды в вёдрах с ноябрём.
Будь со мною всегда, Город мой по ту сторону шага. С тобой легче в пути.

Вчера был день рождения Владимира Владимировича Маяковского.  Эту дату я как-то благополучно и совершенно непоэтически проспал.

Губанов, наверное, не проспал бы. Подробнее