Сегодня, в Троицкую Субботу, Православная Церковь особо поминает всех усопших.

Обычно в этот день мы с родителями бывали на кладбищах, навещали родные могилы. А нынче как-то не сложилось. Но всё-таки — помяну. Всех тех, кто ушёл: кого помню сам, кого знаю только по рассказам и фотографиям. И тех, от кого остались только имена, долгим следом уходящие в далёкую старину. Их, далёких предков, надо, наверное, поминать особо. Чтобы они были живы, несмотря на время. Чтобы не затерялось, не утратилось что-то очень важное, главное и невыразимое.

НА РОДИНЕ ПРЕДКОВ

От вас остались только метрики,
Потрёпанные хмурым временем,
Да в поле — тополей отметины
Над вымершей большой деревнею.

Шли с севера, от моря древнего,
В Сибирь. Рубили избы новые.
Каков ты был, Прокоп Андреевич,
С женой — Меланьей Спиридоновой?

От вас остались только записи —
Перо неверное, припрыжкою.
Да запахов полынных заповедь,
Да мы — навек при вас мальчишками.

Сквозь время — память: струйкой тонкою,
Заросшею чернильной речкою.
В помяннике, перед иконкою
Дрожащим огоньком над свечкою, —

Вы будто насовсем не умерли,
Забвением не заклеймённые.
И шепчутся сирени в сумерках,
Вас поминая поимённо.

19 июня 2021 года,
Троицкая суббота.

На входе в ЦУМ стоит Снеговик с очень добрыми и немного грустными глазами.
Он встречает покупателей, которые торопятся проводить 2020й год. Люди бегут за покупками и не замечают Снеговика. Может быть, поэтому и глаза у него немного грустные.

А мне почему-то кажется, что его зовут Юра. Или, может быть, Сеня.
И, пока вокруг бушует предновогодняя суматоха, я останавливаюсь, чтобы внимательно посмотреть в глаза Снеговика Сени. Разглядеть улыбку, расслышать имя. Притронуться к мягкой вязаной варежке — совсем настоящей. Сфотографироваться на память. Потому что не хочется забыть, как смотрят эти глаза. Да и не получается. Какие-то они с первого взгляда — родные. Потому что кажется, что вот так смотрят на тебя детство, добро, совесть. Может быть, такие глаза бывают у святых.

И хочется плакать. Такими слезами, которые сам до конца не понимаешь. Наверное, просто накопилось за год. Или вспомнилось что-то — за всю жизнь. Или страшно стало оттого, что о святых теперь мало что слышно.

И хочется попросить прощения у всех, о ком плохо говорил и думал, извиниться перед всеми, кого осудил или огорчил. Всего этого было в уходящем году как-то особенно много: раздражительности, уныния, страхов, гнева. За всё плохое, что случилось и чего мог не совершать, — за всё хочется просить прощения. И благодарить за всё хорошее, что обрёл за год: за семью, за близких, за любовь, любимую женщину рядом. И за уроки полученные — благодарить.

После знакомства с Сеней его глаза вспоминаются мне всякий раз, когда хочется ругаться и раздражаться. Смотрит он на меня с тихою и ласковой укоризной. И сразу добрым хочется быть, как Снеговик.

Чтобы Сене в наступающем году было немного повеселее.

Действительно — знаковая дата. Владислав Крапивин, классик литературы для детей и подростков, талантливый и честный педагог ушёл в лучший мир 1 сентября. В день, который уже много лет ассоциируется с детством. Осенний день, наполненный детскими голосами, юными надеждами и разочарованиями, мечтами о неведомых городах и больших свершениях. Светлый и солнечный день. Хороший день для того, чтобы уйти в свет.

Я мало что читал у Крапивина. Но всё-таки что-то, по рекомендации своей первой учительницы, читал. Тогда, лет в 9-10, как-то не затянуло. Но до сих, как самые ранние воспоминания из детства, отрывочно: матросская куртка из грубой ткани, загадочный рисунок на пуговице, скрытый под зелёным брезентом, шарик из алебастра, рубашка из тополя, станция, заросшая высокими, ароматным и росистыми травами. Загадочные, увиденные широкими глазами, но не понятые когда-то удивительные миры.

Наверное, Крапивин всё-таки дал мне когда-то ключи, впустил в свой мир. Так дедушка однажды ведёт внука к морю. И я очень надеюсь, что всё-таки смогу когда-нибудь сделать шаг и не побоюсь уже войти поглубже в воду. Не испугаюсь. Как юные и бесстрашные герои Крапивина. Может быть, в этих книгах хранятся ключи от детства. Такого, в которое можно иногда возвращаться.

А пока Владислав Крапивин для меня — как фотография за стеклом старого бабушкина серванта. Мне много рассказывали об этом человеке, я знаю, что был он героем, честным и добрым был. Я заочно им восхищаюсь, хотя и почти не помню. Но он смотрит с портрета — добрыми и мудрыми глазами. И зовёт к чему-то хорошему.

Куда-то за горизонт.

Мангал в сельмаге стоит двести рублей. Решётка для мангала — четыреста пять рублей. А картина с бегущими конями — четыреста. На пять рублей дешевле решётки. Картин в ассортименте шесть штук. Ещё есть две иконы, шитые, кажется, бисером. А также тазы, шланги, садовый инвентарь.

Таз купили отличный, ещё две недели назад. Жёлтого цвета, вместительный. Пластмассовый. Выкупали в том тазу под ледяным душем арбуз.

А уже скоро будет осень — жёлтая, большая, красивая и настоящая. Будет купать в дождях урожай.

А пока лето, разомлев от жары, перевалило за середину.

И облако на закате склонилось к озеру, чтобы напиться.

А на следующий день были в окрестностях грозы.