Горел, как свеча, торговый центр из пластика и стекла.
Горели и задыхались в нём люди.
Выжженная земля навсегда теперь в душах людских, пожар негасимый тлеет, словно торфяник, застилая глаза едким дымом, не давая дышать и видеть.
А самое страшное в этом то, что находятся люди, которые пишут примерно следующее: «Как вы все … с этим пожаром. каждый, день дохнут люди и про это не пишут. а тут стоило написать и все такие сердоболы, … вы лицемеры, а не сердоболы. идите на … за…ли» (орфография и пунктуация по возможности сохранены).
У избалованного великовозрастного ребёнка отобрали игрушки, и он закатил истерику. Объявлен траур, и по телевизору — симфоническая музыка, а он ждал мультиков. Ребёнка обидели, он теперь кричит, краснея лицом и разбрызгивая слюни. Вместо повседневной цветной белиберды он увидел скучные, немногоцветные свечи и соболезнования.
Все теперь лицемеры и сволочи. А он — молодец. Потому, наверное, что пошёл против течения, наперерез толпе. Раздражённо расталкивая локтями и кулаками многочисленную похоронную процессию, матерясь и отплёвываясь. Его можно понять. Ему надо в магазин. Ему некогда снимать шапку. А все — вот эти, со скорбными головами, равно как и те, сгоревшие заживо — они ведь ему НИКТО.
Люди на похоронах, плачут, глядя на изуродованные детские тела, а кто-то приходит и начинает кричать: «Вы дураки! Вы лицемеры! Как вы смеете плакать, зачем вы открыто выражаете свои эмоции?! Вас тоже надо убить за это!» Раньше такое однозначно считалось вариантом морального уродства, теперь вот… даже и не знаю. Может быть, где-нибудь и для кого-нибудь это принято: забивать кляпом искажённый в горе, боли и плаче рот.
Ещё печальней то, что находятся подпевалы. Те, которые одобряют такое поведение, и даже встраиваются в движение против течения. «…от людей, которые на словах в интернетике уютно в своих днявочках сочувствуют совершенно незнакомым людям из другого региона за тысячи километров не зависит ровно ничего». «…скорбят обычно молча, а те, что не молча — лицемеры и днище отрабатывающее инфоповод. В топку и сжечь».
Последняя фраза, последнее короткое предложение — особенно примечательны. Человек не стесняется произнести это в разговоре о случившейся трагедии. Очень опасный путь, шагая по которому становятся палачами. И тогда из труб над Собибором и Бухенвальдом начинает подниматься дым.
Эти ребята пишут о том, что вслух выражать скорбь неприлично, в интернет-пространстве — особенно. Считают это лицемерием, не понимая, что сами ведут себя как типичные фарисеи, предлагая всем вокруг заткнуться и КАЗАТЬСЯ.
Да откуда вы знаете о том, чем руководствуется человек, выкладывая на страницы свечу, памятную запись, скорбное стихотворение, фотографию? Как смеете вы судить?! Если вам ваше эмоциональное развитие не позволяет присоединиться к тоске и общему горю — молчите и слушайте. Не трогайте память и не смейтесь у могил!
Почему не имеет права человек говорить о своей скорби? Раньше бабы выли над мёртвыми, а если не могли или не умели сами, то даже специально приглашали плакальщиц, умеющих правильно и эмоционально выть, чувствуя чужое горя и воздавая ушедшим должное. Приглашали, понимая, что важно именно открыто, словом и голосом проводить человека, провести черту и навести мосты между миром живых и миром мёртвых. Проводить. Проводить — понимаете? Это как обнять на прощание, поцеловать в лоб. За руку взять — туда страшно уходить совсем одному, особенно ребёнку.
А сегодня — опомнитесь! прислушайтесь и опомнитесь! — мы же теряем свои голоса, мы перестали открывать свою душу, мы спрятали её за стекло и постепенно превращаемся в пластик! Мы перестали хором петь за столом и голосить по своим мертвецам! Мы теряем свои голоса, заменяя их бессмысленными репостами о распродажах и скидках!
Вы скажете, что все репостят одинаковые картинки со свечками. Да. Потому что это общее горе. К которому вряд ли что-то добавишь.
В храмах тоже все свечи — одинаковы.
Вы называете это эксгибиционизмом. Наверное, потому, что не получается мыслить выше уровня гениталий. Если двигаться в этом — тазобедренном фарватере, то любой человек, имеющий страницу в социальной сети, — эксгибиционист. Фрейдисткие символы в этом случае следует также видеть в могильных памятниках, кладбищенских оградах, траурных объявлениях, некрологах и эпитафиях. С вашей телесной логикой вся мировая культура должна быть сведена к сексуальной девиации: «Лунная соната» Бетховена и «Ленинградская» Шостаковича, потолок Сикстинской капеллы, все произведения на сюжет «Пиеты», Шекспир, Толстой, Достоевский… Всё — эксгибиционизм. Потому что они не смогли промолчать о страдании. И учили этому нас — сострадать вслух.
И почему-то особенно громко сострадать, когда умирают дети. Чистые, невинные души.
«Живём как свиньи и подыхаем как свиньи только потому, что мы друг друг никто» (Юрий Быков, фильм «Дурак»).
Так вот я в данной ситуации хочу быть дураком. С дураками, которые, понимая, что ничего уже изменить нельзя, что огонь отгорел и мёртвые не воскреснут, способны плакать, обнимать друг друга и согреваться другим — не убийственным, но человеческим, целебным теплом. Благо социальные сети позволяют сделать это даже за сотни и тысячи километров, чувствуя это далёкое, но близкое и нужное тепло.
«… если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной», — выразил Достоевский в одном писем.
Я лучше останусь с «лицемерами», которые просто и по-человечески сочувствуют, наполняя скорбью интернет-пространство — ведь и в нём сегодня существует человек. Я буду плакать со всеми, и со всеми молиться, и выть печальные песни, и ставить заупокойные свечи.
Ваша — такая рациональная и удобная истина мне не нужна. Она из пластика. А он слишком быстро и удушливо горит.
Я лучше зажгу свечу.
